Н. В. Гоголь. Рисунок художника К. Мазера. 1840 г. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии Наук СССР.

Мертвые души. Том первый

Глава I

В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты», сказал один другому, «вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось в Москву, или не доедет?» - «Доедет», отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» - «В Казань не доедет», отвечал другой. - Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой.

Когда экипаж въехал на двор, господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. Он выбежал проворно с салфеткой в руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему богом покой. - Покой был известного рода; ибо гостиница была тоже известного рода, то-есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устроивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего. Наружный фасад гостиницы отвечал ее внутренности: она была очень длинна, в два этажа; нижний не был выщекатурен и оставался в темнокрасных кирпичиках, еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих по себе; верхний был выкрашен вечною желтою краскою; внизу были лавочки с хомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною, как смоль, бородою.

Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из белой кожи, несколько поистасканный, показывавший, что был не в первый раз в дороге. Чемодан внесли кучер Селифан, низенькой человек в тулупчике, и лакей Петрушка, малый лет тридцати, в просторном подержаном сюртуке, как видно с барского плеча, малый немного суровый на взгляд, с очень крупными губами и носом. Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева, с штучными выкладками из карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю бумагу жареная курица. Когда всё это было внесено, кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устроиваться в маленькой передней, очень темной конурке, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом. В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может быть, так же замаслившимся, как блин, который удалось ему вытребовать у хозяина гостиницы.

Покамест слуги управлялись и возились, господин отправился в общую залу. Какие бывают эти общие залы - всякой проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок, та же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками; словом, всё то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал. Подобная игра природы, впрочем, случается на разных исторических картинах, неизвестно в какое время, откуда и кем привезенных к нам в Россию, иной раз даже нашими вельможами, любителями искусств, накупившими их в Италии, по совету везших их курьеров. Господин скинул с себя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку, какую женатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями, как закутываться, а холостым, наверное не могу сказать, кто делает, бог их знает: я никогда не носил таких косынок. Размотавши косынку, господин велел подать себе обед. Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярку жареную, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам; покамест ему всё это подавалось, и разогретое и просто холодное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода, и большой ли подлец их хозяин; на что половой по обыкновению отвечал: «О, большой, сударь, мошенник». Как в просвещенной Европе, так и в просвещенной России есть теперь весьма много почтенных людей, которые без того не могут покушать в трактире, чтоб не поговорить с слугою, а иногда даже забавно пошутить над ним. Впрочем, приезжий делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, словом - не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках, сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии, повальных горячек, убийственных каких-нибудь лихорадок, оспы и тому подобного, и всё так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство. В приемах своих господин имел что-то солидное и высмаркивался чрезвычайно громко. Неизвестно, как он это делал, но только нос его звучал, как труба. Это, повидимому, совершенно невинное достоинство приобрело, однако ж, ему много уважения со стороны трактирного слуги, так что он всякий раз, когда слышал этот звук, встряхивал волосами, выпрямливался почтительнее и, нагнувши с вышины свою голову, спрашивал: не нужно ли чего? После обеда господин выкушал чашку кофею и сел на диван, подложивши себе за спину подушку, которую в русских трактирах вместо эластической шерсти набивают чем- то чрезвычайно похожим на кирпич и булыжник. Тут начал он зевать и приказал отвести себя в свой нумер, где, прилегши, заснул два часа. Отдохнувши, он написал на лоскутке бумажки, по просьбе трактирного слуги, чин, имя и фамилию, для сообщения, куда следует, в полицию. На бумажке половой, спускаясь с лестницы, прочитал по складам следующее: Коллежский советник Павел Иванович Чичиков, помещик, по своим надобностям. Когда половой всё еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как казалось удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским городам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных. Домы были в один, два и полтора этажа, с вечным мезонином, очень красивым, по мнению губернских архитекторов. Местами эти дома казались затерянными среди широкой, как поле, улицы и нескончаемых деревянных заборов; местами сбивались в кучу, и здесь было заметно более движения народа и живописи. Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Федоров»; где нарисован был билиярт с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие в последнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими на воздухе антраша. Под всем этим было написано: «И вот заведение». Кое-где просто на улице стояли столы с орехами, мылом и пряниками, похожими на мыло; где харчевня с нарисованною толстою рыбою и воткнутою внес вилкою. Чаще же всего заметно было потемневших двуглавых государственных орлов, которые теперь уже заменены лаконическою надписью: «Питейный дом». Мостовая везде была плоховата. Он заглянул и в городской сад, который состоял из тоненьких дерев, дурно принявшихся, с подпорками внизу в виде треугольников, очень красиво выкрашенных зеленою масляною краскою. Впрочем, хотя эти деревца были не выше тростника, о них было сказано в газетах при описании иллюминации, что город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день, и что при этом было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику. Расспросивши подробно буточника, куда можно пройти ближе, если понадобится к собору, к присутственным местам, к губернатору, он отправился взглянуть на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу с тем, чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в руке, и, еще раз окинувши всё глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою. Накушавшись чаю, он уселся перед столом, велел подать себе свечу, вынул из кармана афишу, поднес ее к свече и стал читать, прищуря немного правый глаз. Впрочем, замечательного немного было в афишке: давалась драма г. Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору - девица Зяблова, прочие лица были и того менее замечательны; однако же он прочел их всех, добрался даже до цены партера и узнал, что афиша была напечатана в типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону узнать, нет ли и там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза, свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать всё, что ни попадалось. День, кажется, был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку, как выражаются в иных местах обширного русского государства.

Как обычно по субботам мы традиционно публикуем для вас ответы на викторину в формате «Вопрос - ответ». Вопросы у нас самые разные как простые, так и достаточно сложные. Викторина очень интересная и достаточно популярная, мы же просто помогаем вам проверить свои знания и убедиться, что вы выбрали правильный вариант ответа, из четырех предложенных. И у нас очередной вопрос в викторине - Кто трудился в трактире?

• стеновой
• половой
• оконный
• потолочный

Правильный ответ B Половой

в России до 1917 г. – слуга в трактире, на постоялом дворе или маленькой гостинице.
ПОЛОВОЙ, полового, м. (разг. дореволюц.) .
Господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах. Гоголь.
Несется с подносом половой, чашки блестят, чайник блестит. Герцен.

К концу 19 века существовали 3 вида трактиров:
“Чистые” трактиры и второкласные рестораны, трактиры, состоявшие из “чистой” и “черной” (с простой мебелью) половин, простонародные трактиры (в подвалах, реже – в первых этажах) .
Прислугой были ” половые ” (в основном из ярославских крестьян) .
Рабочий день длился 17 часов. Во многих трактирах жалования служащим не платили, считая, что « половые » получают доход от чаевых.

Сергей ШТИЛЬМАН

О своеобразии гоголевского “реализма”

Под маской гротеска

1

Ч еловечество давным-давно выработало средства защиты против необычного, необъяснимого, странного - словом, всего того, что в нашей жизни так часто встречается. Люди стали такие явления называть . Слово придумано, нечто стало чем-то , обрело звуковой облик - и вроде бы стало более понятно и менее опасно. О том, какая смысловая погрешность возникла при таком назывании, задумываться не принято.

Разумеется, так поступают и герои литературных произведений. Недаром гости Павла Афанасьевича Фамусова столь дружно и охотно повторяют выдумку Софьи Павловны о “сумасшествии” Чацкого. До поры до времени они вынуждены были выслушивать сердитые филиппики Александра Андреевича, испытывать душевный дискомфорт от публичных обличений. Слово-формула, слово-приговор сразу вроде бы всё объяснило и низложило новоявленного пророка.

Попытку объяснить и назвать словом странности своего возлюбленного предпринимает и Татьяна Ларина. До поры до времени слова “подражанье”, “пародия” становятся таким спасительным “ярлычком”. В пушкинском романе в стихах «Евгений Онегин» об этом сказано так:

Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
(Глава 7, строфа 24, строки 9–14)

И в блистательной экранизации булгаковской повести «Собачье сердце» средствами кинематографа явлено то же стремление людей “называть” то, что выходит за пределы человеческого понимания. “Ах, атавизм!” - пришедший арестовывать профессора Преображенского “человек в чёрном” радостно подхватывает его объяснение о причине очередной метаморфозы, происшедшей с Полиграфом Полиграфовичем Шариковым, который вновь оброс шерстью и превратился в собаку.

Весьма симптоматично также то, что происходит и в литературоведении. Столкнувшись в художественном произведении с каким-то необычным, из ряда вон выходящим явлением, его тоже называют , то есть присваивают этому явлению какой-нибудь очередной литературоведческий термин (новый или давным-давно принятый).

А что до упоминавшейся уже выше погрешности - что ж, таковы условия “игры”, такова плата за несовершенство языка, плата за невозможность уникальное произведение искусства и его образную структуру охарактеризовать столь же исключительно точно и талантливо.

2

Н е знаю, как вас, а меня всегда немного раздражал такой хорошо известный литературоведческий термин, как олицетворение . Особенно в тех случаях, когда под олицетворением (“приписыванием неодушевлённым предметам признаков и свойств живых существ”) понимается “одушевление” моря, реки, леса, деревьев. Они куда одушевлённее и живее, чем мы это себе представляем!

Не всё так просто и с одной из разновидностей комического - гротеском, то есть изображением людей или предметов в фантастически преувеличенном, уродливо-комическом виде. Слов нет, термин это, как и олицетворение, и прочие литературоведческие условности, вполне корректный для тех явлений в литературе, живописи, театре, вообще в искусстве, которые он призван называть . Двуплановость, контрастность, отклонение от нормы, условность, преувеличение, сгущение, намеренная карикатурность, фантастическая гипербола, соединение несоединимого (и это лишь некоторые определения того, что такое гротеск!) - то есть, проще говоря, всякого рода смещения - явления хорошо известные, обычные, даже обыденные...

Гротесковость произведений Салтыкова-Щедрина и Булгакова, Сухово-Кобылина и Гоголя никем не берётся под сомнение. Но какие разные они - эти проявления гротеска ! Действительно, одно дело - всевозможные смещения в «Истории одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина, где город Глупов то занимает почти полмира, то “съёживается” до размеров небольшого села; где градоначальник Дементий Варламович Брудастый, больше известный по кличке-имени Органчик (в “описи градоначальникам” значащийся под нумером 8), вполне довольствуется несколькими исконно русскими “руководящими” криками: “Запорю!”, “Разорю!”, “Не потерплю!”, а затем и вовсе: “П...п...плю!”

И совсем другое дело - смещения у М.А. Булгакова в повестях «Роковые яйца», «Дьяволиада», «Собачье сердце». “Абырвалг” - и реализация формулы “кто был ничем, тот станет всем!”; подмена Творца на специалиста по вивисекциям - и “омоложение”, сводящееся к замене человеческого яичника обезьяньим. Либидо и потенция - вместо свежести чувств, юности, молодости... У Пушкина об этом (почти об этом) в «Евгении Онегине» сказано очень колоритно:

Разврат, бывало, хладнокровный
Наукой славился любовной,
Сам о себе везде трубя
И наслаждаясь не любя.
Но эта важная забава
Достойна старых обезьян
Хвалёных дедовских времян...

Разумеется, гротеск у Николая Васильевича Гоголя, особенно в поэме «Мёртвые души», совсем другого рода. О смещениях пространства и времени в главах этого бессмертного творения и в некоторых других произведениях Мастера, о всевозможных пограничных состояниях человеческого сознания мы и поговорим в этой статье.

3

Н евозможно подобрать глагол, который мог бы точно обозначить, что именно происходит со временем в тех главах первого тома поэмы «Мёртвые души», которые посвящены посещению Чичиковым Манилова, Коробочки, Ноздрёва, Собакевича, да и Плюшкина. Оно не то что стоит, а как-то “заржавело”, как те “стенные часы с нарисованными птицами” у помещицы Настасьи Петровны Коробочки. Отсчёт времени этим ветераном часовых механизмов происходит именно так, как идёт это самое “время” в пределах усадьбы Коробочки: “Слова хозяйки были прерваны странным шипением, так что гость было испугался; шум походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипением тотчас же последовало хрипенье, и наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошёл опять покойно щёлкать направо и налево”.

Вот это - “понатужась всеми силами”, - пожалуй, самое замечательное в этом и без того блистательном описании хода часов Коробочки и течения времени в “зазеркалье” “мёртвых душ”. “Заржавевшее” время ползёт, как змея, со “странным шипением”, стрелки ходят-бродят по замкнутому кругу, мимо “нарисованных цветов”.

Эх, жаль, что отказался Чичиков от того, чтобы ему перед сном пятки почесали, как во время оно чесали покойнику - коллежскому секретарю Коробочке! Чай, мастерица это делать Фетинья!

Но “нерушимы” в усадьбе Коробочки не только давным-давно устаревшие понятия и привычки. Нет сносу и вещам в доме бережливой хозяйки (вот интересно, как давно украшают покои коллежской секретарши Настасьи Петровны Коробочки те самые часы?). Чего стоит и “апофеоза” “распоротого салопа, имеющего потом обратиться в платье, если старое как-нибудь прогорит во время печения праздничных лепёшек со всякими пряженцами или поизотрётся само собой. Но не сгорит платье и не изотрётся само собою; бережлива старушка, и салопу суждено пролежать долго в распоротом виде, а потом достаться по духовному завещанию племяннице внучатой сестры вместе со всяким другим хламом”.

Странные вещи происходят со временем и в усадьбе помещика Алексея Сергеевича Манилова (пожалуй, именно у него можно встретить наибольшее число искривлений пространства и времени). И дело, конечно, не только в знаменитой книге, заложенной закладкой на четырнадцатой странице, которую помещик постоянно читает уже два года. И не только в двух креслах, обтянутых просто рогожею в течение нескольких лет... Эти примеры давно навязли в зубах, стали “общим местом” и всерьёз уже почти не принимаются.

А вот “горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания красивыми рядками”, очень любопытны. Если иметь в виду тот факт, что дом Манилова “стоял одиночкой на юру, то есть на возвышении, открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть”, если к тому же вспомнить, что подоконник и порог - самые подверженные сквознякам места в доме, остаётся только догадываться, каким образом эти самые “горки выбитой из трубки золы” могли сохранять свою форму столь долго? Ведь не куличики же в песочнице! Да и золу, как и пепел, едва ли можно расставить “очень красивыми рядками” на окне! Интересно, что же такое делал с золой Алексей Сергеевич, если горки на окне её столь долго ласкают взгляд такими ровными рядками?!

Такое возможно только тогда, когда или времени нет , или - в абсолютном вакууме .

Отдельного разговора заслуживает и то, как описывает Гоголь отношения между супругами Маниловыми: “Несмотря на то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них всё ещё каждый приносил другому или кусочек яблока, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: «Разинь, душечка, ротик, я тебе положу этот кусочек»”.

Но самые большие “искривления” во времени происходят в тот момент, когда супруги Маниловы “напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжении его можно б легко выкурить маленькую соломенную сигарку”.

Слов нет, это замечательно, что Маниловы так трогательно заботятся друг о друге, но как-то “бисерный чехольчик на зубочистку” смущает. Конечно, всё можно списать на инфантильность обоих супругов, на “отсутствие развития”, о котором столько сказано в критических статьях различных авторов. Но, как мне кажется, здесь дело не только и не столько в этом.

Любопытным представляется то наблюдение, что нигде при описании интерьера усадьбы Маниловых не говорится о пыли . Несмотря на то, что прислуга у этих душек-помещиков из рук вон плохая, пыль в комнатах не оседает. Совсем другое дело - усадьба Плюшкина, своеобразное царство пыли: “С середины потолка висела люстра в холстинном мешке, от пыли сделавшаяся похожею на шёлковый кокон, в котором сидит червяк. В углу комнаты была навалена на полу куча того, что погрубее и что недостойно лежать на столах. Что именно находилось в куче, решить было трудно, ибо пыли на ней было в таком изобилии, что руки всякого касавшегося становились похожими на перчатки...” Не менее пылен и тот самый графинчик, в котором налит знаменитый “ликёрчик”, от “дегустации” которого удалось отвертеться “херсонскому помещику”.

Пыль - один из косвенных признаков течения времени . Стало быть, по одному только факту - обилию пыли у Плюшкина - можно судить о том, что Плюшкин - ещё условно живой, ему ещё есть куда падать. Лежит пыль и на рояле госпожи Костанжогло, забросившей музицирование (том 2, глава 3). Позапылился и сундук Чичикова, что до поры до времени стоял под кроватью Павла Ивановича в гостинице города NN. Попутно вспомним и о том, какую роль пыль играет в романе И.А. Гончарова «Обломов» при описании апартаментов Ильи Ильича Обломова на Гороховой улице. Особое “спасибо” за эту пыль скажем “обломовцу” Захару.

Да, конечно, не всё в усадьбе Маниловых мертво. Растут их дети, Фемистоклюс и Алкид, пьянствуют мужики (тоже дело!), “дворня спит немилосердным образом и повесничает всё остальное время” - чем не времяпрепровождение!

А в царстве мёртвых со временем происходят странные вещи: “Ноздрёв в тридцать пять лет был таков же совершенно, каким был в осьмнадцать и двадцать: охотник погулять”. Да и с бакенбардами его происходят почти что чудеса: приятели “поколачивали его сапогами, или же задавали передержку его густым и очень хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной только бакенбардой, и то довольно жидкой. Но здоровые и полные щёки его так хорошо были сотворены и вмещали в себе столько растительной силы, что бакенбарды скоро вырастали вновь, ещё даже лучше прежних”.

Так, пожалуй, в растительном мире “ведут себя” тополя, которые, чем чаще их подрезают, тем гуще и пышнее растут.

Что уж говорить о том, что и в доме Ноздрёва пыли мы не обнаружим. Правда, упоминаются “хлебные крохи” на полу и “табачная зола”, которая “видна была даже на скатерти”. Но мы это уже “проходили”.

Завершая разбор “искривлённости” времени применительно к помещикам, которых посетил комиссионер по части покупки “мёртвых душ” Чичиков, заметим, что обычные (сиречь живые) люди хотя бы иногда болеют , а вот Михаил Семёнович Собакевич не болеет вовсе. Он даже сетует (возможно, немного притворно) на то, что “пятый десяток живу, ни разу не был болен; хоть бы горло заболело, веред или чирей выскочил...”

Ничего в тексте поэмы не найдём мы и о том, болели ли когда-либо супруги Маниловы или, скажем, Ноздрёв. Настасья Петровна Коробочка, правда, жалуется на бессонницу и на то, что “всё поясница ноет, и нога, что повыше косточки, так вот и ломит”. Но, как мне кажется, эти жалобы - скорее ритуального характера. Ну о чём ещё прикажете говорить с незнакомым человеком, как не о погоде, болячках и прочем вздоре? К тому же вовсе не случайно Гоголь, представляя “дубинноголовую” помещицу, сразу же говорит о том, что она - “одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки и держат голову несколько набок, а между тем набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещённые по ящикам комодов”.

Это в Америке принято на ритуальный вопрос: “Как дела?” - стереотипно отвечать: “Всё о"кей!” А у нас, в России, в первой половине XIX века на заданный Чичиковым вопрос: “Вы как, матушка?” - существует реальная опасность получить обстоятельный ответ и заодно выслушать не менее обстоятельный рецепт о средствах борьбы с радикулитами, всевозможными коликами и прочими лихоманками: “Я-то смазывала свиным салом и скипидаром тоже смачивала”.

И Чичиков, сойдясь за общим разговором с председателем казённой палаты, следуя принятому ритуалу, жалуется на боль в пояснице: в их с председателем годы это общепринятая тема для разговора.

Да и сейчас простота нравов в нашем любезном отечества такова, что есть опасность, задав вопрос из вежливости, быть пойманным за пуговицу и услышать обо всех злоключениях и напастях вашего назойливого знакомого.

Поэтому оставим на совести Коробочки симптомы её болезни вместе с жалобами на неурожаи и вспомним о том, что для всевозможных модификаций кощеев бессмертных время - понятие скорее абстрактное, чем конкретное. Кстати, именно с Кощеем сравнивает Гоголь Собакевича, славящегося несокрушимым здоровьем и бульдожьей хваткой (особенно в части умения торговаться): “Казалось, в этом теле совсем не было души, или она у него была, но вовсе не там, где следует, а, как у бессмертного Кощея, где-то за горами и закрыта такою толстою скорлупою, что всё, что ни ворочалось на дне её, не производило решительно никакого потрясения на поверхности”.

4

Н е менее “виртуально” (как сказали бы о некоторых особенностях “реализма” Гоголя сейчас) в поэме «Мёртвые души» и пространство. Под “пространством” я понимаю здесь всё, что тем или иным образом может быть измерено. Оно глядит на нас, читателей, из тех же “зазеркальных” глубин. С места в карьер, с первого же абзаца этого прозаического произведения пространство перетекает в сказочную формулу “пойди туда - не знаю куда”. Я имею в виду тот самый знаменитый разговор двух русских мужиков, стоявших у дверей кабака напротив гостиницы. “«Вишь ты, - сказал один другому, - вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» - «Доедет», - отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» - «В Казань не доедет», - отвечал другой”.

Ясное дело, и “Казань”, и “Москва”, о которых поминают эти постоянные клиенты ближайшего кабака, такие же “виртуальные”, как и “губернский город NN”, в который въезжает в своей довольно красивой рессорной небольшой бричке господин совершенно неопределённого возраста и наружности, который “не слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод”.

“Стёрты” габариты и других “объектов” в губернском городе. Вот, например, "городской сад, который состоял из тоненьких дерев, дурно принявшихся, с подпорками внизу, в виде треугольников, очень красиво выкрашенных зелёною масляною краскою. Впрочем, хотя эти деревца были не выше тростника, о них было сказано в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день...»”

Дальше - больше. Помещик Манилов (слава Богу, пока только в своём воображении) “сооружает” “каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам вывески, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян”.

Зачем нужен мост через пруд? Кому и зачем понадобился какой-то подземный ход? Для чего нужно стричь траву на покатости горы , на которой стоит дом Манилова (и как вообще это чисто технически можно осуществить?)? Почему так странно выглядит беседка в “аглицком саду” Алексея Сергеевича (“с плоским зелёным куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью «Храм уединённого размышления»”. - Курсив мой. - С.Ш. ) - об этом разговор особый. А вот с мостом стоит разобраться более тщательно. Или в “аглицком саду” Манилова пруд широченный, или мост, о котором всё грезит этот помещик, должен быть куда шире, чем Большой Каменный мост, что рядом с Московским Кремлём!

Конечно, что с Манилова возьмёшь! Россия - страна прожектёров и изобретателей перпетуум-мобиле. У нас и не такое проектировали и выстраивали. Был ведь в архитектуре целый период, эпоха конструктивизма, когда зодчие вынашивали планы самых чудовищных по размерам строений.

Поэтому и “медитации” Манилова о постройке огромнейшего дома “с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву и там пить чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах”, не кажутся чем-то несбыточным. Хотели же на месте взорванного храма Христа Спасителя возвести Дом Советов, который был бы виден из любой точки тогдашней Москвы!

И если уж Гоголь не отказал себе в удовольствии разнообразить интерьер гостиницы губернского города всевозможными картинами, то надо ли удивляться тому, что на одном из этих живописных полотен была изображена нимфа “с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал”. (Это в России-то?!)

Под стать этой “нимфе” и “героиня греческая Бобелина, у которой одна нога казалась больше туловища тех щёголей, которые наполняют нынешние гостиные” (из “собрания” картин Михаила Семёновича Собакевича). Не менее колоритны и “Маврокордато в красных панталонах и в мундире, с очками на носу, Миаули, Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу”. Дрожь проходит по телу и от габаритов стола, кресел, стульев, пузатого орехового бюро “на пренелепых четырёх ногах”, которые тоже украшают покои Собакевича.

Но особое умиление у меня почему-то вызывает колодец, из которого мужики Михаила Семёновича берут воду. Он, по словам Гоголя, “был обделан в такой крепкий дуб, который идёт только на мельницы да корабли”. Как из него воду-то брали, из этого колодца? Дуб, который идёт на “мельницы да корабли”, и втроём не обхватишь!

Вот и катится под “красивой рессорной небольшой бричкой” то самое колесо - то ли из виртуальной Москвы в не менее виртуальную Казань, то ли в обратном направлении, минуя город NN. Катится - и всё никак не может докатиться не то что до Москвы, а хотя бы до усадьбы Манилова, до которой, по словам Алексея Сергеевича, “только пятнадцать вёрст от городской заставы”.

И можно, конечно, сослаться на то, что, дескать, у Манилова - весьма смутные представления о том, сколько мужиков у него померло с момента подачи “ревизской сказки”; и о том, какое образование нужно давать детям; и какой “лучший город во Франции”; и о том, как далеко от города находится его Маниловка. Но, как мне кажется, дело не только и не столько в этом.

“Доехать” до Маниловки (Москвы, Казани и других не менее виртуальных объектов поэмы Гоголя) можно только в том случае, если преодолеешь тончайшую плёнку амальгамы и окажешься в нашем родном, “русском” Зазеркалье. В том самом, где пребывают души умерших крестьян помещика Собакевича, которые с его подачи куда живее, чем те, что ещё обременяют землю своим присутствием. “Впрочем, и то сказать: что из этих людей, которые числятся теперь живущими? Что это за люди? мухи, а не люди”, - считает Михаил Семёнович, “как бы одумавшись и припомнив, что они в самом деле были уж мёртвые”. Это те самые Михеевы, Телятниковы и Милушкины, достоинства которых он только что так красочно расписывал.

Так мгновенно происходит своеобразный переход из одной реальности (ирреальности?) в другую. В этой же плоскости - и тот самый “бык”, которого в один присест может съесть “кадавр” Собакевич, и “девятипудовый осётр”, которого за несколько минут “оприходовал” этот персонаж поэмы с именем и внешностью медведя, с фамилией и характером вечно тявкающей злой собаки.

Потому-то вопрос, заданный Собакевичем Чичикову о результатах его “предприятия, или негоции” у “заплатанного” (“прорехи на человечестве”): “А почём купили душу у Плюшкина ?” (курсив мой. - С.Ш. ) - обретает особый, более чем зловещий смысл, воспринимается почти буквально.

5

Е стественно, поэма «Мёртвые души» - вовсе не исключительное явление в творчестве Гоголя в плане всевозможных “смещений”, в том числе пространственных и временных, не говоря уж о погрешностях против здравого смысла, формальной логики, не говоря уж о соединении несоединимого.

Площадь, через которую нужно было пройти в тот роковой для него вечер главному герою повести «Шинель» Акакию Акакиевичу Башмачкину, сродни тому самому “Днепру”, до середины которого долетит не всякая птица: “Он (Башмачкин. - С.Ш. ) приблизился к тому месту, где перерезывалась улица бесконечною площадью с едва видимыми на другой стороне её домами, которая глядела страшною пустынею.

Вдали, бог знает где, мелькал огонёк в какой-то будке, которая казалась стоявшею на краю света <...> Он оглянулся назад и по сторонам: точно море вокруг него”.

Временная чехарда явственно ощущается в «Записках сумасшедшего», где “мартобря 86 числа. Между днём и ночью” сменяется на “день был без числа”, а потом - на “Мадрид. Февруарий тридцатый”. В этой же повести есть и чехарда пространственная: “Я открыл, что Китай и Испания совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства”.

И, кстати, об Испании. По мнению Поприщина, “у всякого петуха есть Испания, и она у него находится под перьями”.

А чтобы доехать до неё, довольно получаса: “Мне показалась странною необыкновенная скорость. Мы ехали так шибко, что через полчаса достигли испанских границ”, - читаем мы в «Записках сумасшедшего» от “февруария тридцатого”.

Конечно, Авксентий Иванов Поприщин, титулярный советник, не в своём уме. Об этом неопровержимо свидетельствуют и его записки, и само название повести Гоголя. Но куда деваться от последней записи, которая сделана умалишённым, который, как выясняется, куда более вменяем, чем его врачи, что льют ему на голову холодную воду и бьют его палками: “Спасите меня! Возьмите меня! Дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звёздочка сверкает вдали; лес несётся с тёмными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеются. Дом ли мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как они мучат его! прижми ко груди своей бедного сиротку! Ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своём бедном дитятке!..”

От этого крика души персонажа «Записок сумасшедшего» рукой подать до последних трагических дней самого Гоголя.

Таким образом, всякого рода “смещений” - времени и пространства, Перед- и Зазеркалья, нормальности и различных параномальных явлений - в творчестве Николая Васильевича Гоголя не счесть.

И вообще, о каком гротеске (как некоторой литературоведческой условности) можно говорить в стране, где время и пространство (в широчайшем смысле этого слова) являются скорее понятиями абстрактными, чем реальными. Где возможны любые искривления, любая чехарда, любые смещения (в том числе и в сознании человека). Где время, как и реки, можно повернуть вспять или заставить топтаться на месте. Где абсурд столь привычен, что воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Где реальность куда заковыристей любой самой смелой фантазии. Где и могла только появиться на свет такая литература, как наша; литература единственная, странная, великая и неповторимая . Где гоголевский “реализм”, такой русский по своей сути, срывает все и всяческие маски и покровы с людей и явлений. Где, несмотря ни на что, рукописи не горят .

Сложноподчиненным называется сложное предложение, части которого связаны подчинительными союзами или относительными (союзными) словами. Подчинительная связь между частями сложноподчиненного предложения выражается в синтаксической зависимости одной части от другой .

Подчинительная связь выражается в определенных формальных показателях - подчинительных союзах и относительных (союзных) словах. Части сложноподчиненного предложения находятся в смысловой и структурной взаимозависимости, взаимосвязи. И, хотя формальный показатель подчинения указывающий на необходимость другой части предложения, находится в придаточной части, главная, в свою очередь, не всегда обладает достаточной самостоятельностью, поскольку по тем или иным причинам требует придаточной части, т.е. структурно предполагает ее. Взаимосвязанность частей проявляется в смысловой и структурной неполноте главной части, в наличии в ней соотносительных слов, а также второй части двойного союза, в особых формах сказуемого .

Отдельные виды придаточных предложений включают значительное количество различающихся по своей структуре разновидностей, которые имеют свои оттенки в значении и выбор которых определяется целями автора. Чаще всего эти различия зависят от употребления разных союзов и относительных слов, которые, помимо свойственных им значений, иногда различаются по связи с отдельными стилями языка. Изъяснительные предложения раскрывают объект действия главного предложения, они обладают неизмеримо большей емкостью, располагая широкими возможностями для передачи самых разнообразных сообщений . В сложноподчиненных конструкциях, отмеченных в поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души", встречаются как изъяснительно-объектные придаточные, так и придаточные других семантических типов. Синтаксическая связь в многочленных сложноподчиненных предложениях разнообразна: последовательное подчинение и различные виды соподчинения. Наблюдения показывают, что связь последовательного подчинения встречается несколько чаще.

Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему не нужно ничего, чтобы она не беспокоилась ни о чем, что, кроме постели, он ничего не требует, и полюбопытствовал только знать, в какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на что старуха сказала, что и не слыхивала такого имени и что такого помещика вовсе нет.

Во всю дорогу был он молчалив, только похлестывал кнутом и не обращал никакой поучительной речи к лошадям, хотя чубарому коню, конечно, хотелось бы выслушать что-нибудь наставительное, ибо в это время вожжи всегда как-то лениво держались в руках словоохотного возницы и кнут только для формы гулял поверх спин.

Без девчонки было бы трудно сделать и это, потому что дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка, и Селифану довелось бы поколесить уже не по своей вине.

Он послал Селифана отыскивать ворота, что, без сомнения, продолжалось бы долго, если бы на Руси не было вместо швейцаров лихих собак, которые доложили о нем так звонко, что он поднес пальцы к ушам своим.

Точно ли так велика пропасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунными лестницами, сияющей медью, красным деревом и коврами, зевающей за недочитанной книгой в ожидании остроумно-светского визита, где ей предстанет поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, мысли, занимающие по законам моды на целую неделю город, мысли не о том, что делается в ее доме и в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанию хозяйственного дела, а о том, какой политический переворот готовится во Франции, какое направление принял модный католицизм.

Характерной синтаксической особенностью сложноподчиненного предложения для стиля Н.В. Гоголя являются сложноподчиненные предложения с временной придаточной частью на первом месте или предложения с разными видами связи с препозицией придаточной части. В функции такой препозитивной придаточной части наиболее часто выступает, как уже было сказано, придаточная времени. В подобных предложениях могут выражаться отношения временной последовательности или одновременности. В сложноподчиненных предложениях с отношениями временной последовательности регулярно используется союз когда :

Да еще, когда бричка подъехала к гостинице , встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом.

Когда экипаж въехал на двор , господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо.

Когда все это было внесено , кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устраиваться в маленькой передней, очень темной конурке, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом.

Когда установившиеся пары танцующих притиснули всех к стене , он [Чичиков], заложивши руки назад, глядел на них минуты две очень внимательно.

В сложноподчиненных предложениях с отношениями одновременности Н.В. Гоголь использует чаще всего союз пока или устаревший в современном русском языке союз покамест :

Пока приезжий господин осматривал свою комнату , внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из белой кожи, несколько поистасканный, показывавший, что был не в первый раз в дороге.

Покамест слуги управлялись и возились , господин отправился в общую залу.

Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам (1); покамест ему все это подавалось и разогретое, и просто холодное (2), он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор - о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода, и большой ли подлец их хозяин; на что половой, по обыкновению, отвечал: "О, большой, сударь, мошенник".

Когда половой все еще разбирал по складам записку , сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским городам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных.

Придаточные части времени лишь изредка выражают простое указание на время осуществления действия или события главной части. Это обычно бывает тогда, когда в придаточной части даются указания на отношение к тем или иным явлениям, служащим для определения времени (утро, день; весна, лето; минута, час, год, век и т.д.). В огромном большинстве случаев временные предложения представляют соотношение во времени двух высказываний, причем придаточная часть не ограничивается простым обозначением времени, а заключает особое сообщение, так или иначе связанное с сообщением главного предложения .

В качестве придаточной части сложноподчиненного предложения может выступать инфинитивная конструкция, такая придаточная особенно тесно связана с главной частью. Если в придаточной части цели употребляется условное наклонение, то оно более семантически независимо, самостоятельно:

Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противников , он всякий раз подносил им всем свою серебряную с финифтью табакерку, на дне которой заметили две фиалки, положенные туда для запаха.

В поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души" встречаются сложноподчиненные предложения с повторяющимися частями, имеющими одинаковое значение и одинаковые союзы. Например, предложения с однотипными придаточными уступительными. В уступительных придаточных часто используется союз хотя; следует также отметить их регулярную препозитивность в сложноподчиненном предложении:

Хотя, конечно, они лица не так заметные , и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные , хотя главные ходы и пружины поэмы не на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их , - но автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны, несмотря на то что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец.

Хотя почтмейстер был очень речист , но и тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время игры.

Хотя время, в продолжение которого они будут проходить сени, переднюю и столовую, несколько коротковато , но попробуем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома.

Как он ни был степенен и рассудителен , но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится только в самых сильных порывах радости.

Уступительные предложения указывают на условие, которое является препятствием для совершения действия главной части, или заключают в придаточной сообщение, противоречащее сообщению главной части; они, во-первых, устанавливают противопоставление между сообщениями придаточной и главной (и в этом они сходны с противительными предложениями), во-вторых, указывают на то, что препятствующее условие пли противоречивое сообщение придаточной части не является таким значительным, чтобы помешать осуществлению действия главной части или препятствовать даваемому в нем сообщению. Уступительные предложения являются своеобразным контрастом к условным предложениям: и те и другие указывают условия, но первые - препятствующие, а вторые - содействующие осуществлению действия или явления главной части, при этом уступительные предложения обычно указывают на реально существующие условия, тогда как условные предложении - по преимуществу на предполагаемые условия.

Уступительные предложения стоят на грани подчинения и сочинения, в них в главной части нередко употребляются противительные союзы но, однако, а .

1. 1. Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? 2. Но когда подвели его к последним смертным мукам, казалось, как будто стала поддаваться его сила. 3. Когда экипаж въехал во двор, господин был встречен трактирным слугою или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. 4. Подъезжая ко двору, Чичиков заметил на крыльце самого хозяина, который стоял в зеленом шалоновом сюртуке, приставив руку ко лбу в виде зонтика над глазами, чтобы рассмотреть получше подъезжавший экипаж. 5. Он [Чичиков] послал Селифана отыскивать ворота, что, без сомнения, продолжалось бы долго, если бы на Руси не было вместо швейцаров лихих собак, которые доложили о нем так звонко, что ом поднес пальцы к ушам своим. 6. Тут Черевик наш заметил и сам, что разгорячился чересчур, и закрыл в одно мгновение голову свою руками, предполагая без сомнения, что разгневанная сожительница не замедлит вцепиться в его волосы своими супружескими когтями. 7. Гости поздравили и Бульбу и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь. (Из произв. Я. Гоголя.)

1. Хотя ему первый раз в жизни пришлось застрелить человека в упор из револьвера и это ие могло его не потрясти до глубины души невероятной, сводящей с ума простотой, все же он не испытывал ничего даже отдаленно похожего на угрызения совести. 5. Едва Гаврик подбежал по Пироговской улице со стороны госпиталя к подъезду штаба, уже со всех сторон окруженного его отрядом, как увидел, что опоздал. 6. Гаврик и Синичкин подошли к автомобилю и узнали, что это делегация судовых комитетов «Синопа», «Ростислава» и «Алмаза», которая везет командованию войск Центральной Рады ультиматум с решительным требованием прекратить военные действия и увести гайдамацкие части в казармы. (Из произв. В. Катаева.)